Какое-то щемящее чувство у меня всегда вызывала строчка из Розенбаума: "Когда сжимает сердце желание внучатами побыть". И не то чтобы я себя чувствовала обделенной бабулькиным вниманием...Но как-то мы с ней не существовали на одной волне. А тут, попав в Кордобу, я ощутила это настолько отчетливо — вот, я приехала в гости к своей арабской бабушке!
Она выпорхнула с низкого, выходящего почти на тротуар, порога. Одетая по домашнему в просторный арабский халат, в шлепках расшитых шелковыми, поблекшими от времени, нитками. С радостным испугом на лице: "Ах, вы ж мои любимые, долгожданные! А вдруг не понравится у меня, вдруг не угожу"!
Не простая у неё сложилась жизнь. Взятая из мусульманской семьи за красоту и богатство, она, как покорная жена, приняла веру мужа. Перекроила свои летящие удобные одежды. Затянула стан в корсет, закрыла, горящие тайным огнем, глаза непроницаемым веером!
Звучащие пусть и резким, но человеским голосом минареты, стали сыпать окрест медный звон колоколов, отражающийся десятки раз от стен узеньких улочек и крошечных площадей.
Расточительная роскошь мужней семьи, их постоянные войны с соседями разметали по ветру её богатейшее приданное. Иная, чужая, принятая под нажимом обстоятельств, вера, заставила забыть напевную вязь родной речи, узоры, воспроизведенные лучшими в Европе переписчиками, книг, каменное кружево, выбитое искусными ремесленниками — муаджанами на стенах мечетей.
Но она, пролив потоки слез, проводив в те края, из которых пока ещё никто не возвращался, свою многочисленную родню, сначала погрузилась в глубокий траур. Потом смирилась. Потом привыкла. И стала жить, может не так ярко, величественно и по-умному, как во времена её детства жила родная семья, но все же достойно, женским умом и чутьем понимая, как нужно её, эту самую жизнь строить!
И вот, приехав в этот её уже сильно поживший, потерявший былое величие и блеск, дом. Дом, как это часто случается у пожилых людей, где-то не очень прибранный, и не всегда чисто выбеленный, но любовно и удобно устроенный.
В котором послеполуденная жара исчезает в толстых стенах и тонет в журчании старинного фонтана, а разгоряченные ветки апельсиновых деревьев источают цитрусово-медовый аромат, понимаешь, что ты, и только ты — её самая любимая, долгожданная, ежедневно, утром и вечером высматриваемая в окно, не идет ли по кривому переулку к двери, внучка.
Для тебя она высинила небо, выбелила стены, налила хризолитовым светом тяжелые грозди.
Зажгла теплым светом утренние фонари.
Подсветила ночными огнями позднюю дорогу.
Она теплая, родная, уютно пахнущая. Там чувствуешь себя удивительно покойно...там чувствуешь себя удивительно.
